Хроники царя Давида - Страница 54

— Он молил БОга оставить младенца в живых, — опять вмешался Нафан. — Семь дней и семь ночей провел он в молитвах. Старейшины дома его пришли к нему и хотели поднять с земли, но он не захотел и не стал даже есть с ними.

— Дитя было при смерти, — проговорила Вирсавия. — И Давид все не мог решить: благодарить ли ГОспода за то, что он забирает жизнь ребенка взамен его собственной, или проклинать себя за эту сделку с ГОсподом; и чувство вины его было беспредельным.

— Это была не сделка, — возразил Нафан, — это было предназначение. Ибо Давид был избранником ГОспода.

— И потому должно было быть наказано невинное дитя? — спросила Вирсавия.

— Но ведь БОг даровал вам другого сына, госпожа, — напомнил Нафан. — И этот был предназначен для величия — он стал владыкой Израиля.

— Давид пришел ко мне той ночью, — лицо Вирсавии стало суровым. — Он омылся, умастился, надел свежие одежды и, казалось, наконец был в мире с самим собой. Я спросила: «Как можешь ты сидеть здесь и вытирать с губ своих бараний жир, будто ничего не произошло?» Давид отвечал: «Пока ребенок был жив, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не смилостивится ли ГОсподь надо мной, не оставит ли дитяти жизнь? Теперь оно умерло, зачем же мне соблюдать пост? Разве я могу его вернуть? Он не возвратится ко мне, я же наверняка отправлюсь к нему».

Вирсавия устало покачала головой.

— В чем-то Давид был прав. Я перестала плакать и сказала ему: «ГОсподу угодно было простить твой грех, взяв за Урию жизнь младенца. Но как быть с обещанием, которое дал ты мне пред БОгом, что наш сын воссядет на твоем троне? Видно и оно ушло вместе со смертью ребенка?»

Она неотрывно смотрела на драгоценные кольца на своих пальцах.

— И Давид сказал мне: «Успокой душу и готовь постель». И он вошел ко мне, и спал со мной, и родила я ему второго сына, которого мы нарекли Соломоном во имя мира, заключенного ГОсподом с Давидом, и раскаяния Давида; и возлюбил ГОсподь Соломона.

Я понял, что больше Вирсавия ничего не скажет, и поблагодарил ее; она же нахмурилась и вскоре ушла в свои покои.

Нафан долго качал головой.

— Истинное чудо, — произнес он. — Никогда еще царица-мать не рассказывала о таких вещах, да еще с такими подробностями! Тем не менее историю эту следует основательно просеять.

Через несколько дней в мой дом пришел царский гонец и передал мне, что я должен явиться завтра пред очи мудрейшего из царей, имея при себе все документы, касающиеся прекрасной истории о нежной любви царя Давида и госпожи Вирсавии, а также рождения второго ее сына, нареченного Соломоном в память о мире, заключенном между ГОсподом и Давидом.

Кроме того, гонец передал мне медную пластинку, на которой была выгравирована царская печать; ее я должен был предъявить стражникам у входа во внутренние покои дворца.

Шем и Шелеф, мои сыновья, были в восторге от этой пластинки; они рассказали мне, что хелефеи и фелефеи расквартированы во многих домах города, а слуги Ванеи, сына Иодая, приходили в школу и расспрашивали учителей и учеников об их отношении к мудрости мудрейшего из царей Соломона, к ценам на зерно и к Храму, что приказал построить царь ГОсподу. Шем и Шелеф, в свою очередь, хотели узнать у меня, правда ли то, что царь Соломон заболел от страха, дрожит и трясется так, что двое слуг, один справа, другой слева, должны поддерживать его под руки; правда ли, что девица Ависага, сунамитянка, которая прежде нежно пестила царя Давида, спит теперь с принцем Адонией, а священник Садок посылает для продажи на базаре лучшее мясо с жертвенного алтаря; получает ли дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, прибыль от использования принудительного труда на строительстве Храма; и на самом ли деле комиссия по выработке Хроник царя Давида, для которой я работаю, есть шайка мошенников, искажающая факты и передергивающая слова; короче говоря, правда ли, что все царство Израилево стоит на краю гибели.

Я разразился гневом и отругал своих сыновей за то, что они собирают слухи и отвлекают себя дурными мыслями, вместо того чтобы изучать заповеди ГОспода, переданные нам нашим учителем Моисеем. Я был глубоко взволнован: если о таких вещах болтают на улицах, тем более молодежь, то вполне может случиться, что те, кто идет по пути, завещанном ГОсподом, закончат свои дни на плахе, ибо если власть имущие чувствуют угрозу для себя, они начинают бить праведников.

На следующее утро я отправился в царский дворец. Когда меня проводили к царю, я увидел там дееписателя Иосафата, сына Ахилуда, и всех членов комиссии, за исключением Ванеи, сына Иодая. Поднимаясь с колен, я не мог удержаться, чтобы не бросить на царя быстрый взгляд, чтобы убедиться, действительно ли он дрожит и трясется, как утверждали Шем и Шелеф.

Царь, постукивая ногой по основанию трона и поглаживая херувима, что был справа от него, спросил:

— Что глядишь ты на меня так, словно я болен? Разве я похож на Саула, лечить которого пригласили отца моего Давида?

Я низко поклонился и сказал, что глаза мои ослеплены блеском, который оставлен на лике царя духом ГОсподним.

— Неужели? — мрачно отозвался царь. — А я думал, что выгляжу сегодня не блестяще: ведь я всю ночь не сомкнул глаз, размышлял над убранством Храма. Я предполагаю покрыть все внутри золотом, на стенах поместить резьбу — херувимы, пальмовые листья, цветы, а у оракула поставить двух херувимов из масличного дерева, каждый высотой в десять локтей, с расправленными крыльями; крыло одного из них будет касаться одной стены, крыло второго — другой стены, другие же крылья соединятся посредине Храма.