Хроники царя Давида - Страница 70

— Читай!

СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ ЭФАНА, СЫНА ГОШАЙИ, ПРОТИВ ИОАВА, СЫНА САРУИ,

КОТОРЫЙ ВО ВРЕМЕНА ЦАРЯ ДАВИДА ПОСТАВЛЕН БЫЛ НАД ВОЙСКОМ,

ПОДГОТОВЛЕННЫЕ ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯ, И ПРЕДСТАВЛЕННЫЕ ЭФАНУ,

А ТАКЖЕ МЫСЛИ ЭФАНА ПО ПОВОДУ ЭТИХ ПОКАЗАНИЙ (ЗАКЛЮЧЕНЫ В СКОБКИ)

Перед высоким судом и народом Израиля я свидетельствую о следующем:

Прибыв в Маханаим, Давид приказал пересчитать всех людей, что были с ним, и поставил над ними начальников сотен и тысяч, и разделил он свое войско на три боевые колонны: одну под предводительством Иоава, другую — под предводительством Авессы, брата Иоава, третью — под предводительством гефянина Еффея.

И обратился царь к воинам: «Я вместе с вами пойду на битву».

Но народ отвечал ему: «Ты не должен ввязываться в битву. Ты один стоишь десяти тысяч таких, как мы; поэтому лучше, если зажжешь ты наши сердца здесь, у стен города». И стал царь у ворот, а войско его выстроилось по сотням и тысячам. И приказал он Иоаву, и Авессе, и Еффею: «Остерегайтесь поранить молодого Авессалома». И весь народ слышал, что велел царь поберечь Авессалома.

Высокому суду и народу Израиля известен исход битвы, состоявшейся в Ефремовом лесу: в тот день пали двадцать тысяч человек из войска Авессалома, и лес погубил больше людей, чем меч. Что же касается Авессалома, то он спасался бегством на своем муле; когда мул забежал под раскидистые ветви огромного дуба, длинные волосы Авессалома запутались в них, и он завис между небом и землей, а мул умчался дальше.

Кто-то увидел это и сообщил Иоаву. Иоав сказал: «Ты видел, так почему же ты не убил его на месте? Я дал бы тебе за это десять серебряных шекелей и драгоценный пояс».

Тот человек отвечал Иоаву: «Если бы вы вложили в мою руку тысячу серебряных шекелей, то и тогда я бы не поднял эту руку на царского сына; ибо все мы слышали, что царь приказал вам, и Авессе, и Еффею: „Остерегайтесь поранить молодого Авессалома“».

На что Иоав сказал: «А я не могу сдержаться». И взял он в руки три стрелы, и пронзил ими сердце Авессалома, когда висел он на дубе и был еще жив. А десять оруженосцев Иоава окружили Авессалома и били его, пока он не умер.

И взяли они Авессалома, и бросили его в глубокую яму в лесу, и навалили над ним огромную кучу камней; войско же Авессалома разбежалось каждый к себе домой. Царь Давид, ожидавший у городских ворот, узнал от гонца, что ГОсподь отомстил за него всем, кто восстал против царя, и что юный Авессалом мертв; тогда Давид поднялся в комнату над воротами, и плакал, и метался, причитая: «Сын мой Авессалом! Сын мой, сын мой Авессалом! БОг свидетель, я хотел бы умереть вместо тебя, о, Авессалом, сын мой, сын мой!»

* * *

Ванея, сын Иодая, зашел так далеко в своей милости, что велел отнести меня на носилках в дом № 54 по переулку Царицы Савской. И мне казалось, что ничего более милого не видели мои глаза, чем этот кривой домишко с облупившимися стенами и покосившейся крышей, за который я платил в царскую казну немалые деньги.

Дома ждали меня моя наложница Лилит, которая вернулась домой раньше меня, сыновья мои Шем и Шелеф и Хулда, их мать; лишь только Эсфирь, любимая моя жена, не стояла в дверях и не встречала меня.

Я спросил о ней, и меня провели к ее постели. Она лежала и улыбалась мне, но как сдала она за время моего отсутствия! Одеяло едва возвышалось над постелью, так сильно она исхудала.

— Ах, Эсфирь, — сказал я, — мне не следовало оставлять тебя одну.

Она погладила меня по руке.

— Я немедленно пойду в скинию, — сказал я, — и принесу в жертву самого красивого и жирного барана, а потом куплю у левитов снадобья и мази, которые наверняка тебе помогут.

Она подала знак оставить нас, а мне — сесть возле нее, и спросила:

— Ну, как? Рассказывай.

Я изобразил все так, словно это было занимательное приключение: храм в Беф-Сане с его хитрыми священниками; фрикадельки, которые обернулись такой бедой для Фамари, дочери Давида; сделка, которую предлагал мне Иоглия, сын Ахитофела, и замечательная находка, которую я сделал в его сарае с инструментами. Но о суде над Иоавом, который задумал Ванея, сын Иодая, и о роли, которая отведена мне, я не рассказывал. Эсфирь, любимая моя жена, слушала меня, и в ее глаза вернулась частица того света, который когда-то горел в них. В сердце моем затеплилась надежда, что она выздоровеет, и я сказал ей об этом.

— Ты и вправду так думаешь? — вдруг спросила она тоненьким, почти детским голосом.

Таким голосом она говорила, когда мы были еще совсем молоды и верили, что ГОсподь дарует нам какое-то великое чудо.

— Это правда? — переспросила она.

— Конечно, — ответил я.

Она хотела засмеяться счастливо, как когда-то, но из груди ее вырвался лишь хрип. Лицо Эсфири исказил страх; она вцепилась в мою руку.

— Эсфирь! — крикнул я.

Она задыхалась. Голова ее клонилась набок, казалось, Эсфирь теряет сознание. Я нащупал ее пульс; сердце отчаянно билось.

— Воздуху! — прохрипела она.

Я распахнул окно, боясь вынести Эсфирь на крышу. Шема и Шелефа я послал к лекарю-левиту, о котором говорили как о непревзойденном знатоке человеческого тела.

— Поторопите его, — велел я сыновьям. — Я заплачу столько, сколько он потребует, серебром.

И я стал ждать возле Эсфири, чья любовь ко мне была глубже самого глубокого колодца; я отирал ей пот со лба и губы, беспомощно наблюдал, как она обручается с ангелом тьмы.

Пришел левит, маленький неопрятный человечек, который сначала осмотрелся в доме, словно оценивая, чего стоит обстановка. Затем он проверил, как реагируют зрачки у больной, и прижал свое толстое ухо к ее изнуренной груди.