Хроники царя Давида - Страница 63

Я поблагодарил его за предложение, сказал, что подумаю, и спросил, кто же он такой и по какому праву собирается продать дом и землю.

— Меня зовут Иоглия, сын Ахитофела. — Он печально пожал плечами. — Я последний из рода и тоже уйду, как только все продам.

На меня вдруг нашло озарение.

— Иоглия, — спросил я, — дом и сад — это все, что осталось от отца твоего Ахитофела?

— Были еще его одежды для торжественных церемоний и золотая цепь сановника, кубок его и блюдо и несколько изящных ценных вещиц, но все это уже давно перекочевало к ростовщикам. — Он немного подумал. — Впрочем, в сарае с инструментами стоят бочки, заполненные глиняными табличками. Я пытался их продать, но мне сказали, что записи Ахитофела наверняка неугодны ГОсподу и направлены против царя.

— Иоглия, — воскликнул я, — какая удача! Я как раз собираю старые рукописи. Покажи мне эти бочки, и, возможно, мы сможем договориться. Но должен тебя предупредить: может быть, я найду совсем немного или не найду ничего, что меня интересует, да и средства мои ограничены.

Но Иоглия, сын Ахитофела, уже не слушал. Не обращая внимания на густые заросли и цепляющийся за ноги чертополох, он бросился к заброшенному сараю, заросшему красноцветом. В сарае стояли три плотно закрытые бочки. Иоглия схватил инструмент и с усердием принялся за работу; как только первая бочка была открыта, он протянул мне лежавшие сверху таблички.

На первой было написано:

...

Записки гилонянина Ахитофела, царского советника, о царствовании Давида и восстании сына его Авессалома, с отступлениями автора общего характера.

Я почувствовал, как заколотилось мое сердце. Лилит забеспокоилась, не стало ли мне плохо. Я что-то пробормотал о спертом воздухе в сарае и вышел наружу. Как только я вновь обрел способность ясно соображать, я сказал:

— Иоглия, это не кусок баранины и не пирог, которые можно оценить, попробовав кусочек. Если хочешь, чтобы я купил у тебя несколько табличек, я должен спокойно их пересмотреть; для этого мне потребуется место, где есть четыре стены и потолок, чтобы дождь не беспокоил молодую госпожу, которая путешествует со мной, а солнце не сушило ей кожу. Кроме того, нам понадобится что-нибудь поесть, а также пара кувшинов вина. Ты сумеешь это устроить?

Иоглия, сын Ахитофела, поклонился, руки его дрожали от волнения. Мы можем жить в доме сколько угодно, сказал он, есть солома, чтобы спать на ней; он поделится с нами хлебом и сыром, а если я дам ему полшекеля, то он сбегает в Гило и принесет целый козий мех приличного вина.

Таким образом, мы нашли не только пристанище, но и важные материалы для Хроник царя Давида, так что можно было смело утверждать, что мое путешествие вполне служило полезному делу.

Что же до призрака Ахитофела, то я успокоил Лилит, заверив, что до новолуния несколько недель и что мы уедем задолго до того, как в окне башни появится белое и безмолвное привидение.

* * *

Из записок Ахитофела из Гило.

О ДАВИДЕ-ЧЕЛОВЕКЕ

Поначалу все мы верили в него.

Он был избранником ГОспода, олицетворением великих перемен, из которых народ Израиля должен был выйти окрепшим, очищенным и обращенным к будущему, дабы исполнилось обещание, которое дал ГОсподь нашему учителю Моисею: что будет умножать он сыновей Израиля и благословит все творения рук их, и плод чрева их, и плоды земли их, и то, что производит их скотина, дабы все это было им на пользу.

Это значило — ограничить власть старейшин родов, отобрать у них их привилегии и полномочия, ослабить влияние священников, создать государство, в котором богатые платят налоги, а бедные защищены, где правит справедливость, налажена торговля, обеспечена свобода передвижения, и войны ведутся на чужой территории. Это требовало полной самоотдачи от тех, кто присягнул на верность делу ГОспода.

А мы не имели ничего, на что могли бы опереться. Закон ГОспода, который дал он нашему учителю Моисею, был провозглашен в давние времена, когда не существовало еще собственности на землю и каждый поступал так, как ему казалось правильным, а в народе царил мир. Но как только земля стала кому-то принадлежать, возникла несправедливость и человек стал человеку волком. Поэтому мы провозгласили: «Каждому — свою виноградную лозу и свою смоковницу от Дана до Вирсавии».

Некоторые утверждают, что Давид произнес эти слова, чтобы привлечь к себе народ, а великие перемены стали для него средством завоевать власть, и что он не остановился бы ни перед каким преступлением, если бы оно служило этой цели.

Я же считаю, что это — упрощенный подход. Однажды ночью на крыше своего дворца Давид читал мне свой новый псалом:

...

Я погряз в глубоком болоте, где нет тонки опоры; я попал в быстрые воды, и река увлекает меня на дно.

Ненавидящих меня беспричинно больше, чем волос на голове; те, кто хочет погубить меня, могущественны.

Сидящие у ворот злословят обо мне; пьяные в кабаках распевают обо мне издевательские песни.

Я плакал до изнеможения; горло мое охрипло, а глаза истомились от ожидания БОга.

Ибо ради него несу я проклятия, позором покрыто лицо мое.

Ради него стал я чужим среди братьев своих и чужим среди детей моей матери.

Да, многое в поэзии Давида неискренне, но не эти стихи. То были речи человека, который совершает низость ради великой идеи.

РАЗГОВОРЫ О ДАВИДЕ

Поначалу все мы верили в него. Позже, когда стало ясно, что избранник ГОспода превратился в деспота, каждый пошел своим путем.